вторник, 14 марта 2017 г.

Рубен Пашинян

История нашего дерева


Так уж получилось, что мы с женой родились в одном доме. И даже в одном подъезде. Только она жила на втором этаже, а я на третьем. Мы и сейчас здесь живем — правда, уже с детьми. Но об этом чуть позже…
Наши родители были очень близки: застолья, радости и печали — все было общим, даже садовый участок неподалеку от дома, где наши бабушки вместе выращивали клубнику, зелень, цветы… Вишневые деревья и сирень. Но главной гордостью была шелковица. Огромное дерево, выше четырехэтажной хрущевки, властно раскинуло оно свои лапы по тарме*, куда слеталась ребятня со всей округи. Руки, мордашки, коленки были фиолетовыми от шелковицы.
Ярким, как те фиолетовые пятна, был и ритуал сбора шелковицы. Родители натягивали брезент, который бабушки жертвовали во благо общего дела, а мы забирались на дерево и принимались трясти его. Дикий восторг! Такая эйфория во дворе царила разве что во время Вардавара**, когда стар и млад обливали друг друга водой, а тут вместо воды в ход шла шелковица. Мы опустошали ветки, пока не набиралось приличное количество ягод — ведь потом все это должно было быть поделено меж соседей. Двор у нас был интернациональный — армяне, русские, азербайджанцы, грузины, курды. Большая дружная семья.
В том же саду у нас был небольшой стол. Наступал вечер, и мужчины склонялись над шахматами или принимались стучать нардами, а женщины выносили заветную кастрюльку с шелковицей и с ней еще всякие сладости: печенья, вафли…
Когда моей благоверной исполнилось три годика, а мне, соответственно, пять, ее родители решили переехать в другой район. В прежней квартире соседей поселились новые чужие люди, и шелковица поникла.
Школа сменилась институтом, социализм демократией, и моя двоюродная бабушка, у которой входная дверь всегда была открыта, вдруг почему-то стала запираться. Мир рухнул, зеркало в коридоре разбилось, время треснуло. Дни стали длиннее, ночи привлекательней. Молодость раскрыла свои объятия, щедро одарив пьянящим потоком безумства, бунтарства и самоуверенности. Она же после помогла пережить блокаду, войну, потери…
Наступило третье тысячелетие, а мы все где-то мыкались: моя жена на одном конце света, я — на другом. Неожиданно круг замкнулся, и мы встретились. В интернете. Потом в жизни. К тому времени каждый из нас уже успел совершить кучу ошибок, поверить, обжечься. Мы поженились, она вернулась в родные пенаты, и мы снова зажили в том доме, в котором родились. Вскоре квартира наша заполнилась детскими голосами, игрушками, счастьем.
Бабушки и дедушки ушли в мир иной, и их место заняли наши папы, мамы, щедро балующие внуков, как некогда нас их родители. Всякое бывало в новой семье: и радость, и печаль, и болезни, и ссоры… Все снова стало общим. Только вот… шелковица вдруг — камнем преткновения: жена утверждала, что дерево посадил ее дед, я же с пеной у рта доказывал обратное. Для разрешения спора в качестве третейских судей привлекались мамы и папы, но и те мгновенно разделялись на два полярных лагеря. Тупик.
Шелковицы мы уже не собирали, разве что покупали на рынке — ну спрашивается, кому лезть на дерево? Я после операции, дети еще малы… Но споры продолжались с завидным постоянством, порой перерастая в ссоры.
— Это дерево посадил мой дед, а саженцы ему передал его отец. Мой прадед был главным агрономом Закавказья. Он собирал коллекцию по всему миру. Объездил всю Россию, Украину, Белоруссию, Закавказье, был ранен в Крыму… Попал в Турцию, там тоже спасал саженцы, в том числе кусты нашей сирени и эту самую шелковицу, которая, как выясняется сегодня, была посажена твоим дедом! — возмущался я.
— Вот почему из-за нее и столько споров — она турецкая. Теперь, оказывается, еще и шелковица…
— Какая ж турецкая, она ж из Западной Армении! И потом какая может быть национальность у деревьев?
— У тех, что растут на камнях — может. И не турецкая она вовсе, а здешняя — потому что посадил ее мой дед. А твой помогал…
— Чего ж ты ее не собираешь тогда?..
Тут, как правило, наступала пауза…
— Знаешь, не тот у нее уже вкус. Нет радости, детства, музыки, общей любви, единой судьбы. Ну скажи, кого мы позовем держать брезент?.. Весь двор в машинах, заляпанных нашей шелковицей… Им волю дай, так они вообще срубили б это дерево к чертям. Какой тут может быть вкус?.. Из подъезда в подъезд общаемся в интернете, а ты говоришь — шелковица.

Постблокадное искушение, соединившее далеких и разъединившее близких — интернет! Недавно я набрел на старую запись «Верни мне музыку»: Муслим Магомаев исполняет песню Арно Бабаджаняна. В комментариях представители трех закавказских деревьев восторгаются чарующей музыкой и шикарным исполнением. Никто не говорит о национальностях, наслаждаются искусством и с упоением вспоминают годы, когда песни рождались не для ссор, а для радости, улыбок, на счастье.
Мы уже давно не вместе… Встречаемся в интернете, как на поле боя. Спорим и готовы убить друг друга из-за… того, что было создано нашими предками для нашего же блага. Нам на радость.
Может, мы шелковицы переели или просто повзрослели?..
Как вернуть ту музыку? Надо с чего-то начинать… И лучше всего — с себя.

— Любимая, это дерево посадил твой дедушка. Он же и мой. Светлая им память… Давай-ка я залезу, натрясем шелковицы, угостим всех вокруг, а из того, что останется, ты сваришь на зиму варенье. Для всех нас!






*Тарма — подпоры (жерди) для лозы, как правило, в виде деревянного настила, устанавливаются на небольшом возвышении на трубах.

**Вардавар — (дословно «розы в цвету») — один из излюбленных в народе армянских праздников; согласно обычаям праздника, принято обливать друг друга водой, что носит очень масштабный характер.  

1 комментарий: