вторник, 14 марта 2017 г.

Ованес Азнаурян

1993 год


Я задержался в редакции нашей газеты, но, как оказалось впоследствии, напрасно. Шеф сказал нам, что должен сделать важное сообщение, и мы думали, он будет говорить о повышении зарплаты. Но потом секретарша объявила, что мы можем разойтись: его сегодня не будет. Айк, ведущий отдела криминальной хроники, сказал секретарше, что это свинство и что вообще пора бы выдать нам, сотрудникам газеты, зарплату.
— Вероятно, шеф сообщит завтра нечто важное, — снова объявила секретарша .
— Нет уж, — сказал Айк. — Я завтра не останусь, как идиот, до семи в редакции.
Я вышел вместе с Айком. Было очень жарко, и, несмотря на то, что стоял уже сентябрь, осенью и не пахло.
— Свинство! — сказал Айк. Мы шли в сторону метро, и Айк бросал свирепые взгляды на прохожих. — Второй месяц не получаем зарплаты!
Он был похож на какого-то рьяного деятеля профсоюза.
— Послушай, если у тебя есть немного денег, мы купим по пирожку, прежде чем пойдем домой. У тебя есть деньги?
— Нет.
— Тогда извини, я куплю себе один, а то до дому не доберусь.
Я подождал, пока он купил пирожок у какой-то старушки, утверждавшей, что ее пирожки самые свежие и вкусные во всем этом районе, и мы отошли в сторону.
— У тебя дела совсем плохи, да? — спросил Айк. — Культурных событий становится все меньше и меньше, тогда как криминальных все больше…
— Что же ты жалуешься? Ты должен быть доволен, — сказал я, но Айк обиделся.
— Зря ты так говоришь. Очень зря.
Потом он предложил мне поехать к нему в гости, но я отказался, потому что не успел бы вернуться к себе домой на метро, которое закрывалось в девять. Айк не стал настаивать и, доев пирожок, попрощался, сказав, что свинство было нас задерживать в редакции до семи. Я согласился с ним, и он ушел. Я тоже пошел домой, который был, слава богу, близко. Дома меня ждала Кити, моя жена. Она была больна и лежала в постели.
— Ну, как ты? — спросил я.
— Ничего, — сказала она. — Температура спала.
— Сколько?
— 38,5.
— Прогресс, нечего сказать!
— Почему ты опоздал? — спросила жена. Я переодевался.
— Потому что наш шеф — идиот! — и я рассказал обо всем Кити, добавив к тому же пламенные речи Айка.
— Слушай, а может, тебе зарплату повысят? — предположила Кити.
— Вряд ли. К тому же если даже повысят, то все равно все съест инфляция, продукты тоже подорожают. А вообще давай не говорить о работе и инфляции.
— Это ты начал об инфляции и еще о повышении цен.
— В таком случае, извиняюсь, — сказал я.
— Я тебя извиняю, — пошутила Кити и закрыла глаза.
Я вспомнил, как себя чувствовал неделю назад, когда у меня тоже была температура 38,5, и понял, что моей жене сейчас очень плохо.
— Я тебе принесу чаю, — сказал я.
— В термосе есть кипяток, налей оттуда. А чайник поставь на плиту.
Я сделал, как сказала Кити, и вернулся в комнату с двумя стаканами чая. Мне не хотелось чаю, но, не знаю почему, я налил и себе.
— Сядь. Я поправлю тебе подушки, а потом будем пить чай.
— Я буду всем говорить, что у меня очень заботливый муж и очень внимательный, — сказала Кити.
— Да. Это ты можешь сказать. А вот что твой муж зарабатывает хоть мало-мальски нормальные деньги, не можешь сказать.
— Это не важно.
— Нет. Очень даже важно.
— Давай не будем об этом. Я устала. Вот выпьем чай, потом пойдем на кухню и будем обедать.
У нас сегодня опять макароны.
— Макароны — это здорово! — бодро сказал я.
— Не притворяйся, пожалуйста. Ведь тебя от этих макарон уже, наверное, тошнит, бедненький!
— Не говори так.
— Ладно.
— И потом, не надо вставать. Я все принесу сюда.
— Я же говорю, у меня очень заботливый муж!
— В этом ничего особенного нет.
— Нет, есть!
Кити пила чай большими глотками, и ее глаза от температуры блестели.
— Бедная моя, ты совсем плоха, — сказал я.
— Ничего. Через пару дней все пройдет. — Кити улыбнулась.
— Правильно, — ответил я. — И мы пойдем на концерт в филармонию, я напишу потом статью, и у нас будет немного денег.
— Правда?
— Да…
— А хорошо, если у нас будет куча денег, правда?
— Да, мы купим квартиру, новую и побольше, — сказал я.
— Глупый! Мы заведем ребенка.
— Ах, да! Я и забыл.
— Не надо забывать о таких важных вещах.
— Я извиняюсь.
— Тебя уже извинили.
— Спасибо.
Мы помолчали, потом Кити сказала:
— А если у нас будет много денег, мы заведем ребенка и купим квартиру.
— Вот именно!
— И будем покупать вкусные вещи и есть.
— Послушай, да ведь ты голодна!
— Совсем нет…
— Мне-то не ври. Скажи просто: «Я голодна».
— Я голодна, — сказала Кити.
— А я, как идиот, пою тебя чаем!
— Чай тоже полезен.
— Не больше, чем еда.
— Хорошо, — сказала Кити. — Допьем чай и будем есть.
Я кончил пить чай и поставил стакан на ночной столик.
— Слышишь, пошел дождь.
— А что это означает? — спросила жена.
— А то, что будет осень.
— Хорошо, когда осень, хотя жаль, что лето кончилось.
— И плохо то, что потом будет зима.
— Правда. — Кити сделала большой глоток и отдала мне стакан.
Я пошел на кухню, помыл стаканы, потом положил в тарелки макароны, взял два больших куска хлеба, вилки, и понес все это в нашу единственную комнату.
— Ты взял не те тарелки, — рассмеялась Кити.
— Ничего, сойдет.
Мы стали есть, а потом я закурил.
— Дождь все еще идет? — спросила жена.
— Кaжется, да. Не сильно, но пока идет.
— Знаешь, о чем я подумала, когда ты был на кухне?
— О чем?
— О том, как будет, когда у нас родится ребенок.
— А я не представляю, как это будет, — сказал я.
— У меня это получилось. Я представила, как ты вернешься с работы, я дам тебе поесть, и ты будешь играть с малышом и говорить смешные слова.
— Например?
— Ну, не знаю…
— Такие, какие я говорил тебе?
— Да.
— А может, я придумаю что-то новое.
— Конечно придумаешь. Ты же умный.
— Это еще вопрос.
— Не скромничай.
Дождь кончился, и я поставил градусник Кити под мышку. Уже стемнело, я включил лампу на ночном столике.
— Знаешь, — сказал я, — когда у нас будет куча денег, мы купим телевизор и будем смотреть его по вечерам.
— Не надо телевизора! — сказала Кити. — Ты все время будешь сидеть перед ним, а потом станешь дремать, и так мы постареем.
— Обещаю, что не буду.
— Правда?
— Честное слово.
— Ну, тогда можно купить и телевизор. — Кити вздохнула.
— Что случилось?
— По-моему, у меня температура поднимается.
— А ну, дай градусник. — Я подошел к лампе. — Боже мой!
— Сколько? Только не ври, пожалуйста.
— 39.
— Не волнуйся: температура по вечерам всегда поднимается.
— Знаешь, ты лучше ложись. Не надо тебе сидеть.
— Но я устала лежать.
— Все равно.
Кити легла, и я укрыл ее потеплее и поцеловал.
— Да ты вся горишь!
— Ничего. Через два дня все будет в порядке, и мы пойдем на концерт.
— Это мы еще посмотрим, — сказал я и подумал, что мы через два дня вряд ли сможем пойти на концерт.
Потом свет выключили, и я нецензурно выругался.
— Не ругайся при дамах! — сказала Кити.
Я зажег свечу и принес жене лекарство. Она выпила.
— Все. Отбой. Теперь спать! — сказал я.
— Не уходи, ладно?
— Я не уйду. Хочешь, возьми мою руку?
Кити взяла мою руку в свою, повернулась на бок и закрыла глаза. Руки у нее были холодные. Я сидел так, пока свечка не догорела, и тоже лег спать. Пару раз Кити что-то бормотала во сне, но я не расслышал и пожалел об этом. Этой ночью я плохо спал.
На следующий день шеф в торжественной обстановке сообщил, что нам повысили зарплату. Я обрадовался, хотя и знал, что на это все равно нельзя будет ни завести ребенка, ни купить квартиру побольше, ни телевизор. Но зато через два дня, когда зарплату выдали, я купил полкилограмма конфет, и мы с Кити ели вечером конфеты и пили чай. Из термоса. Это мы себе могли позволить…

Комментариев нет:

Отправить комментарий